Неточные совпадения
Изобразив изложенное выше, я чувствую, что исполнил свой долг добросовестно. Элементы градоначальнического естества столь многочисленны, что, конечно, одному человеку обнять их невозможно. Поэтому и я не хвалюсь, что все обнял и изъяснил. Но пускай одни трактуют о градоначальнической строгости,
другие — о градоначальническом единомыслии, третьи — о градоначальническом везде-первоприсутствии; я же,
рассказав, что знаю о градоначальнической благовидности, утешаю себя тем...
В одном месте «Летописец»
рассказывает, как градоначальник летал по воздуху, в
другом — как
другой градоначальник, у которого ноги были обращены ступнями назад, едва не сбежал из пределов градоначальства.
О чем он может с таким жаром
рассказывать другому? — думала она, глядя на двух пешеходов.
Анна достала подарки, которые посылали дети Долли, и
рассказала сыну, какая в Москве есть девочка Таня и как Таня эта умеет читать и учит даже
других детей.
Она ни о чем
другом не могла говорить и думать и не могла не
рассказать Левину своего несчастья.
Жена?.. Нынче только он говорил с князем Чеченским. У князя Чеченского была жена и семья — взрослые пажи дети, и была
другая, незаконная семья, от которой тоже были дети. Хотя первая семья тоже была хороша, князь Чеченский чувствовал себя счастливее во второй семье. И он возил своего старшего сына во вторую семью и
рассказывал Степану Аркадьичу, что он находит это полезным и развивающим для сына. Что бы на это сказали в Москве?
Сейчас же, еще за ухой, Гагину подали шампанского, и он велел наливать в четыре стакана. Левин не отказался от предлагаемого вина и спросил
другую бутылку. Он проголодался и ел и пил с большим удовольствием и еще с большим удовольствием принимал участие в веселых и простых разговорах собеседников. Гагин, понизив голос,
рассказывал новый петербургский анекдот, и анекдот, хотя неприличный и глупый, был так смешон, что Левин расхохотался так громко, что на него оглянулись соседи.
― Ты неправа и неправа, мой
друг, ― сказал Вронский, стараясь успокоить ее. ― Но всё равно, не будем о нем говорить.
Расскажи мне, что ты делала? Что с тобой? Что такое эта болезнь и что сказал доктор?
— Ну, будет о Сергее Иваныче. Я всё-таки рад тебя видеть. Что там ни толкуй, а всё не чужие. Ну, выпей же.
Расскажи, что ты делаешь? — продолжал он, жадно пережевывая кусок хлеба и наливая
другую рюмку. — Как ты живешь?
Другой шутливый дворянин
рассказал, как выписаны были лакеи в чулках для бала губернского предводителя и как теперь их придется отослать назад, если новый губернский предводитель не даст бала с лакеями в чулках.
—
Другая идея вот: мне хотелось вас заставить
рассказать что-нибудь; во-первых, потому, что слушать менее утомительно; во-вторых, нельзя проговориться; в-третьих, можно узнать чужую тайну; в-четвертых, потому, что такие умные люди, как вы, лучше любят слушателей, чем рассказчиков. Теперь к делу: что вам сказала княгиня Лиговская обо мне?
Я поместился в некотором расстоянии на
другой лавке, остановил двух знакомых Д… офицеров и начал им что-то
рассказывать; видно, было смешно, потому что они начали хохотать как сумасшедшие.
Итак, размена чувств и мыслей между нами не может быть: мы знаем один о
другом все, что хотим знать, и знать больше не хотим; остается одно средство:
рассказывать новости.
А
другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет
рассказывать, так животики надорвешь со смеха…
Если его спросить прямо о чем-нибудь, он никогда не вспомнит, не приберет всего в голову и даже просто ответит, что не знает, а если спросить о чем
другом, тут-то он и приплетет его, и
расскажет с такими подробностями, которых и знать не захочешь.
—
Рассказывать не будут напрасно. У тебя, отец, добрейшая душа и редкое сердце, но ты поступаешь так, что иной подумает о тебе совсем
другое. Ты будешь принимать человека, о котором сам знаешь, что он дурен, потому что он только краснобай и мастер перед тобой увиваться.
Вы человек умный, вы рассмотрите, узнаете, где действительно терпит человек от
других, а где от собственного неспокойного нрава, да и
расскажете мне потом все это.
На вопрос, не делатель ли он фальшивых бумажек, он отвечал, что делатель, и при этом случае
рассказал анекдот о необыкновенной ловкости Чичикова: как, узнавши, что в его доме находилось на два миллиона фальшивых ассигнаций, опечатали дом его и приставили караул, на каждую дверь по два солдата, и как Чичиков переменил их все в одну ночь, так что на
другой день, когда сняли печати, увидели, что все были ассигнации настоящие.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее
другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» — а
другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы,
рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не стоит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.
Она набивала его карманы пирожками и яблоками, а он
рассказывал ей сказки и
другие истории, вычитанные в своих книжках.
Рассказывал Лонгрен также о потерпевших крушение, об одичавших и разучившихся говорить людях, о таинственных кладах, бунтах каторжников и многом
другом, что выслушивалось девочкой внимательнее, чем, может быть, слушался в первый раз рассказ Колумба о новом материке.
Он и петь, он и плясать, он и сказки, говорят, так
рассказывает, что из
других мест сходятся слушать.
Амалия Ивановна, тоже предчувствовавшая что-то недоброе, а вместе с тем оскорбленная до глубины души высокомерием Катерины Ивановны, чтобы отвлечь неприятное настроение общества в
другую сторону и кстати уж чтоб поднять себя в общем мнении, начала вдруг, ни с того ни с сего,
рассказывать, что какой-то знакомый ее, «Карль из аптеки», ездил ночью на извозчике и что «извозчик хотель его убиваль и что Карль его ошень, ошень просиль, чтоб он его не убиваль, и плакаль, и руки сложиль, и испугаль, и от страх ему сердце пронзиль».
— Ну, тогда было дело
другое. У всякого свои шаги. А насчет чуда скажу вам, что вы, кажется, эти последние два-три дня проспали. Я вам сам назначил этот трактир и никакого тут чуда не было, что вы прямо пришли; сам растолковал всю дорогу,
рассказал место, где он стоит, и часы, в которые можно меня здесь застать. Помните?
У нее была несчастная черта, решительно всем
рассказывать все наши семейные тайны и всем беспрерывно на меня жаловаться; как же было пропустить такого нового и прекрасного
друга?
Кулигин. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь,
рассказать; да когда-нибудь в
другое время. А тоже есть, что послушать.
Лариса. А вот какая, я вам
расскажу один случай. Проезжал здесь один кавказский офицер, знакомый Сергея Сергеича, отличный стрелок; были они у нас, Сергей Сергеич и говорит: «Я слышал, вы хорошо стреляете». — «Да, недурно», — говорит офицер. Сергей Сергеич дает ему пистолет, ставит себе стакан на голову и отходит в
другую комнату, шагов на двенадцать. «Стреляйте», — говорит.
Анна Власьевна
рассказала историю каждой аллеи и каждого мостика, и, нагулявшись, они возвратились на станцию очень довольные
друг другом.
Здорово,
друг, здорово, брат, здорово.
Рассказывай, чай, у тебя готово
Собранье важное вестей?
Садись-ка, объяви скорей.
— Конечно,
рассказали,
Она не то чтобы мне именно во вред
Потешилась, и правда или нет —
Ей всё равно,
другой ли, я ли,
Никем по совести она не дорожит.
— Я вижу, вы меня знаете мало, хотя вы и уверяете, что все люди
друг на
друга похожи и что их изучать не стоит. Я вам когда-нибудь
расскажу свою жизнь… но вы мне прежде
расскажете свою.
Другой актер был не важный: лысенький, с безгубым ртом, в пенсне на носу, загнутом, как у ястреба; уши у него были заячьи, большие и чуткие. В сереньком пиджачке, в серых брючках на тонких ногах с острыми коленями, он непоседливо суетился,
рассказывал анекдоты, водку пил сладострастно, закусывал только ржаным хлебом и, ехидно кривя рот, дополнял оценки важного актера тоже тремя словами...
Рассказывая Спивак о выставке, о ярмарке, Клим Самгин почувствовал, что умиление, испытанное им, осталось только в памяти, но как чувство — исчезло. Он понимал, что говорит неинтересно. Его стесняло желание найти свою линию между неумеренными славословиями одних газет и ворчливым скептицизмом
других, а кроме того, он боялся попасть в тон грубоватых и глумливых статеек Инокова.
Писатель начал
рассказывать о жизни интеллигенции тоном человека, который опасается, что его могут в чем-то обвинить. Он смущенно улыбался, разводил руками, называл полузнакомые Климу фамилии
друзей своих и сокрушенно добавлял...
«Она
рассказывает мне эту чепуху только для того, чтоб научиться хорошо
рассказать ее
другим. Или
другому».
— Где Лидия? — спросил Макаров, прежде чем успел сделать это Клим. Спрыгнув на панель, девушка механически, но все-таки красивым жестом сунула извозчику деньги и пошла к дому, уже некрасиво размахивая зонтом в одной руке, шляпой в
другой; истерически громко она
рассказывала...
Это еще более рассмешило женщину, но Долганов, уже не обращая на нее внимания, смотрел на Дмитрия, как на старого
друга, встреча с которым тихо радует его, смотрел и
рассказывал...
Впереди его и несколько ниже, в кустах орешника, появились две женщины, одна — старая, сутулая, темная, как земля после дождя;
другая — лет сорока, толстуха, с большим, румяным лицом. Они сели на траву, под кусты, молодая достала из кармана полубутылку водки, яйцо и огурец, отпила немного из горлышка, передала старухе бутылку, огурец и, очищая яйцо, заговорила певуче, как
рассказывают сказки...
Бездействующий разум не требовал и не воскрешал никаких
других слов. В этом состоянии внутренней немоты Клим Самгин перешел в свою комнату, открыл окно и сел, глядя в сырую тьму сада, прислушиваясь, как стучит и посвистывает двухсложное словечко. Туманно подумалось, что, вероятно, вот в таком состоянии угнетения бессмыслицей земские начальники сходят с ума. С какой целью Дронов
рассказал о земских начальниках? Почему он, почти всегда,
рассказывает какие-то дикие анекдоты? Ответов на эти вопросы он не искал.
Макаров легко поднял
друга на ноги и увел его, а дьякон, на вопрос Клима: что же сделал Васька Калужанин с неразменным рублем? — задумчиво
рассказал...
— Я только хотел
рассказать вам, чтоб вы не подумали что-нибудь…
другое.
Самгин понимал, что говорит излишне много и что этого не следует делать пред человеком, который, глядя на него искоса, прислушивается как бы не к словам, а к мыслям. Мысли у Самгина были обиженные, суетливы и бессвязны, ненадежные мысли. Но слов он не мог остановить, точно в нем, против его воли, говорил
другой человек. И возникало опасение, что этот
другой может
рассказать правду о записке, о Митрофанове.
Самгин отметил, что только он сидит за столом одиноко, все остальные по двое, по трое, и все говорят негромко, вполголоса, наклоняясь
друг к
другу через столы. У двери в биллиардную, где уже щелкали шары, за круглым столом завтракают пятеро военных, они, не стесняясь, смеются, смех вызывает дородный, чернобородый интендант в шелковой шапочке на голове, он
рассказывает что-то, густой его бас звучит однотонно, выделяется только часто повторяемое...
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и ушел, ступая на пальцы ног, покачиваясь, балансируя руками. Сидя с чашкой чая в руке на ручке кресла, а
другой рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна начала
рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
Спивак, идя по дорожке, присматриваясь к кустам, стала
рассказывать о Корвине тем тоном, каким говорят, думая совершенно о
другом, или для того, чтоб не думать. Клим узнал, что Корвина, больного, без сознания, подобрал в поле приказчик отца Спивак; привез его в усадьбу, и мальчик
рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его дядей, был не совсем слепой, обращался с ним жестоко, мальчик убежал от него, спрятался в лесу и заболел, отравившись чем-то или от голода.
Беседа тянулась медленно, неохотно, люди как будто осторожничали, сдерживались, может быть, они устали от необходимости повторять
друг пред
другом одни и те же мысли. Большинство людей притворялось, что они заинтересованы речами знаменитого литератора, который, утверждая правильность и глубину своей мысли, цитировал фразы из своих книг, причем выбирал цитаты всегда неудачно. Серенькая старушка вполголоса
рассказывала высокой толстой женщине в пенсне с волосами, начесанными на уши...
Рассказывал Козлов об уцелевшем от глубокой древности празднике в честь весеннего бога Ярилы и о многих
других пережитках языческой старины.
На
другой день, вечером, он сердито
рассказывал Марине...
Рассказывая, он все время встряхивал головой, точно у него по енотовым волосам муха ползала. Замолчав и пристально глядя в лицо Самгина, он одной рукой искал на диване фляжку,
другой поглаживал шею, а схватив фляжку, бросил ее на колени Самгина.
При каждой встрече она
рассказывала Климу новости: в одном студенческом кружке оказался шпион, в
другом — большинство членов «перешло в марксизм», появился новый пропагандист, кажется — нелегальный.